То-то и оно: ты никогда не делаешь, что хочешь.
— А вдруг машина поедет?
— Умрешь.
— Что?
— Не бойся. Просто верь. Надо учиться верить.
— Но у нас нет музыки.
— А мы ее придумаем.
Блинчики можно печь в любое время суток. Пойдем завтракать.
У ее ног лежал весь мир. А у него за душой не было ни цента.
— Пусть дети развлекаются. Обойдемся без испанской инквизиции.
— Запираю свой рот на замок.
— Это просто летний роман.
— Нет, это беда.
Летние романы заканчиваются по разным причинам: столько говорится и делается, но исход всегда один — они, как падающая звезда, захватывающее мгновение вспышки небес, мимолетный проблеск вечности: только вспыхнула — и ее уже нет.
Нет, дети. Здесь живет моя радость. Я не покину ее. Это мой дом сейчас. Ваша мама — мой дом.
Ничто не исчезает, не может исчезнуть. Увядшее тело и остывшая душа, словно тлеющие угли былых костров, в должный срок воспламенятся.
Болезнь — понятие относительное, для меня, во всяком случае. Я ее воспринимаю как следствие общего процесса увядания.
— Ты думаешь, настоящая любовь способна сотворить чудо?
— Конечно, способна. Только чудо возвращает тебя ко мне.
— Думаешь, наша любовь смогла бы забрать нас обоих?
— Для нашей любви нет ничего невозможного.
