Не страшно, а какое-то ощущение, что мне страшно. Понимаешь разницу?
Ты какой-нибудь такой вытрезвитель где-нибудь когда-нибудь видел?
В жизни все надо попробовать. И плюс я вам не верю.
Нейроны умирают, когда много бухаешь.
Не должно же быть так долго и так страшно.
Ты вообще представляешь, что он тебе сделает, если он все-таки есть?
Это архангел. Стучит железным кулаком.
Ты смотри. Ребята тебя запомнили. Будешь когда-нибудь в Шереметьево опаздывать.
— Вы чего орали?
— Ты зачем стрелял?
— Вы заорали, я застрелял.
Кто виноват? Что делать? И зачем медалист съел пидора?
Дурак не дурак, а свою штуку в день умею.
Пидора нигде нет, выхода — тоже.
Скажи-ка, дядя, ты не Женя?
Да дайте мне любое зеркало, я в нем отражуся.
Встать! Страшный суд идет.
Кто мента Богом назначил?!
Дело не в поступках. Дело в выводах, которые мы из этих поступков сделали.
Умерли мы или не умерли, но жить — хорошо.
Мало того, что ты гаишник, ты еще и антисемит.
Они плакали, но записывали, потому что он умирал ради науки.
Свой зритель всегда найдется.
— Почему евреев, при всем моем уважении, в сауне хоронят? Это же вроде как финская баня.
— В саване. Правоверных евреев хоронят в саване.
Мы с вами тут так хорошо сидим. А где-то, может, нас уже и хоронят.
И тебя от этой пошлости тошнит прямо в гробу, на цветы.
Уважаемые проститутка и медалист!
Специфика этих таблеток в том, что память отшибает. Но то, что я предупреждаю, обычно никто не помнит, потому что память отшибает.
Я основные события записываю на себе.
— Мой папа в этот дом всю душу вложил.
— Ну у твоего папы и душа.
