— Это война, Китнисс. Здесь ничего личного. Уж ты-то должна знать.
— Уж я-то знаю. Убийство — это всегда личное.
Смерть так и идет по кругу.
Мы превратим их выступление в торжество страданий.
— А ты, Пересмешница, ты как, в безопасности?
— Пока не подстрелят.
Я видел. Тебя убили. Плохо выглядишь.
Мы всегда будем одним. Одной жизнью, одной целью, одной судьбой.
Мы с ним сидели в соседних камерах. Прекрасно знаем, кто как вопит от боли.
Пусть смотрит мне в глаза, когда я его убью.
Какую бы игру она там ни затеяла, она играет за нас.
Умирать — так во имя цели, а не чьей-то забавы.
Ты ей не нравишься. Ей не нравится никто, кого она не контролирует.
Распорядители знают толк в зрелищах.
Что делать будем, если нас убили?
А я раньше не понимал силу Капитолия. За такую еду и я на все готов.
Не мыслитель, не лидер… Просто лицо, вырванное из толпы.
Мы с тобой такие: вечно спасаем друг друга.
— Я торжественно клянусь защищать вас до последнего вздоха.
— Да. Поскорей бы уже этот вздох.
Только белый цвет совершенен.
Я, несомненно, способен убивать детей, но я не расточителен.
На войне случается все.
Жажду крови очень трудно удовлетворить.
Сойка-пересмешница, пусть рука твоя будет так же тверда, как душа твоя.
Китнисс, страну ты своей стрелой, может быть, и шокировала, но меня, как обычно — нет.
Мы всего лишь жалкие людишки с хорошей памятью и даром к саморазрушению.
— Пообещай, что ты найдешь его.
— Что я найду?
— Покой победителя.
